Эрнест Хемингуэй несомненно является культовой и знаковой фигурой для литературы. Он навеки вписал свое имя золотыми буквами в историю американского творчества. Но как и любое явление, событие или личность, его труды дискуссионны, несмотря на основанный им совершенно новый, невиданный ранее, стиль письма, словно пропуская слова сквозь стиснутые зубы и сбрасывая пестроту фраз, оставляя лишь скупой скелет. Возможно, такая манера письма появилась под влиянием многочисленных войн, которые убили в человеке чувственность, а на смену искренним эмоциям пришла черствость, сдержанность, порой даже грубость. Поэтому выглядит вполне логичным решение человека, побывавшего на войне, писать именно о ней.

В литературных кругах бытует версия, которую я отчасти разделяю, что творческой вершиной Хемингуэя стало его первое большое произведение — «Фиеста» («И восходит солнце»). В дальнейшем наблюдается постоянный спад, а каждое последующее произведение получалось хуже предыдущего. На мой взгляд, причина этого кроется в том, что с первым романом писателю удалось слишком высоко установить планку, которую ему в дальнейшем так и не удалось достичь повторно. По мере достижения успеха и признания Хемингуэй, повидавший не одну войну и объездивший полмира, слишком высоко возвысил свои способности. Я преднамеренно не употребляю слово «переоценил», однако определенную долю самоуверенности и пренебрежения по отношению к трудам своих коллег мы можем проследить. Таким образом, на смену Хемингуэя-реалиста приходит Хемингуэй-мачо: с бородой, в свитере и с ружьем наперевес. В произведении «Праздник, который всегда с тобой» он несколько глав посвящает своим друзьям-писателям, в частности Скотту Фицджеральду. Хемингуэй искренне ценил его талант, но, ни в какой форме не мог допустить, чтобы его товарищ слыл более талантливым и выдающимся писателем. Да и в любой другой ситуации Хемингуэй даже мысли не допускал, что он мог написать «слабый» текст.

Однако, если мы абстрагируемся от всевозможных личностных оценок и анализа позиции себя по отношению к обществу и литературе, мы определенно можем заявить, что «Прощай, оружие!» — это один из ярчайших романов, посвященных Первой Мировой Войне. При этом сразу же напрашивается параллель между произведением Хемингуэя и работой Ремарка «На западном фронте без перемен», которая также посвящена этой теме. Параллель заключается в том, что оба писателя были непосредственными участниками боевых действий и без каких-либо красок или домыслов оба могли выложить на бумаге свои мысли и отношение к происходившему. Тем не менее, боевой опыт Хемингуэя не идет ни в какое сравнение с Ремарком, который был простым солдатом. Именно поэтому Хемингуэй ставит на первый план отношения двух влюбленных, а войну делает лишь фоновым изображением, в то время как Ремарк не гнушается использовать подробнейшие описания боев и всех ужасов, шагающих в ногу со смертью. Как бы это странно ни звучало, но в «Прощай, оружие!» писатель предстает в роли нетипичного романтика, пусть он делает это на свой индивидуальный манер, несколько скупо и неуклюже, тогда как Ремарк — реалист, в его труде нет сентиментальной линии, да и задачу перед собой он тоже ставит несколько иную.

«Прощай, оружие!» — это очень удачный пример антивоенной прозы. В каждой фразе главного героя, Фредерика Генри, мы отчетливо слышим отвращение к войне. Ею сыты абсолютно все: от рядовых до офицеров, от итальянцев и до австрийцев. Пусть даже писатель изображает австрийцев неким обезличенным персонажем, но он четко дает понять, что и противник тоже обессилен, у него также нет желания продолжать эту кровавую бойню. В кульминационный момент Фредерик достигает пика своего отвращения к войне, когда его же соратники без разбору, не внемля объяснениям, одного за другим подвергают расстрелу офицеров за дезертирство. Оборвав последние нити, которые удерживали его на чужой для него войне, Фредерик решается на отчаянный поступок и бросается с моста в холодные воды осенней реки и тем самым спасает свою жизнь от самосуда. Именно в этот момент он складывает оружие, он говорит ему «прощай»!

Всем давно известна манера повествования Хемингуэя. Получив характерное название «телеграфный стиль», его метод стал очень узнаваем в кругу читателей. Также творчество Хемингуэя характеризуется применением иного метода, названного «эффектом айсберга», который, в определенной степени, совпадает с телеграфным. Писатель утверждал, что он не видит никакой необходимости в использовании метафоричного языка для повествования, даже самые важные и чувственные моменты необходимо описывать простыми словами. Смысл заключается в том, что достаточно очертить условия, в которых происходят событие, а читатель уже сам домыслит все необходимое. Таким образом, автор якобы оставляет наверху лишь небольшую часть смысла, в то время как основной массив содержания находится «под водой», скрытым от поверхностного взгляда. Именно таким подходом обусловлен сжатый, обрывочный, словно вырванный из среды, метод ведения повествования.

В некой мере большинство женских образов Хемингуэя становятся жертвой этого стиля. Так в «Прощай, оружие!» писатель не дает четкого описания внешности или характера Кэтрин Баркли. Мы лишь можем догадываться и строить свои собственные догадки о том, каким она была человеком; Хемингуэй лишь сквозь диалоги и крайне куцые описания подает нечеткий силуэт девушки. В целом складывается впечатление, что все произведение является вырванным из какого-то текста, или даже контекста: мы не знаем предисловия, мы не знаем абсолютно ничего ни про действующих героев, ни про их прошлое и другие обстоятельства, финал также является нечетким, он оставляет слишком много вопросов. В итоге столь чувственная и драматическая сюжетная линия выглядит как черствая краюха хлеба, лишенная приятного привкуса. В этом и проявляется Хемингуэй-мачо, словно тесаком вырубывает слова и небрежно складывает их в тяжелые снопы предложений. Поэтому весь трагизм концовки, который читатель подспудно ожидает на протяжении всего произведения, не выглядит столь трагичным, Хемингуэй не дает возможности сполна посочувствовать, проникнуться печалью главного героя, мы даже не можем быть полностью уверенными в том, что Фредерик Генри действительно переживает горе. Наверное, это издержки стиля, обусловленного пережитыми ужасами войны. Разве может человек, повидавший кошмар подобных противостояний и переживший смерть своих друзей, оперировать яркими красками и невообразимыми словесными оборотами, когда речь идет о войне?! Возможно, война бывает романтичной лишь для читающих о ней, а для солдата она остается тяжким бременем, раной, которая постоянно саднит при одном лишь воспоминании о ней. Так и Хемингуэй, подобрав свой правильный слог и пропустив бокал холодного белого вина, открывает пред нами дверь в мир мужества и отчаянной любви.

0

Tweet